«Мы были как в мышеловке. Очень опасной». Чего боятся, как живут и готовятся к зиме на освобожденной части Донецкой области — репортаж НВ

0
135

«Мы были как в мышеловке. Очень опасной». Чего боятся, как живут и готовятся к зиме на освобожденной части Донецкой области — репортаж НВ

Почти без электричества, газа и воды, кое-где в полуразрушенных домах или подвалах — в таких условиях готовятся зимовать те, кто уже вернулся или так и не выезжал из еще недавно оккупированных территорий Донецкой области

«Родные, вы свободны!» Надпись нависает над крутым подъемом в освобожденном городе Изюм на Харьковщине и повернута к впадающей в Оскол реке Северский Донец. Дальше начинается Донецкая область. Одно из самых сложных сейчас направлений для Украины. Около 10% захваченных РФ территорий региона деоккупировано. За остальную часть идут тяжелые бои.

Видео дня

Как живут и готовятся к зиме люди, пережившие длительную оккупацию, а теперь находящиеся практически на линии фронта?

«Там, где мы с вами только что останавливались, вся земля была покрыта „лепестками“. Это небольшие противопехотные фугасные мины еще советских времен, устанавливаемые дистанционно кассетными снарядами. Местные в какой-то момент их просто сгребали лопатами», — рассказывает Иван Киро из специального сводного подразделения патрульной полиции «Хижаки». Иван — бизнесмен, владелец строительной компании «Уют», но с февраля защищал Киев и область, затем с разными боевыми задачами бывал почти на всех направлениях — Харьковском, Херсонском, теперь работает здесь, в Донецкой области. По его словам, это один из самых заминированных регионов. Леса обложили так, что не пройти — повсюду коварно въелись в почву разнообразные мины, в частности, те же «лепестки».

Мы медленно движемся по дороге, ведущей в Лиман — один из стратегически важных городов области, освобожденный после полномасштабного вторжения России. Утренний туман неловко пытается затянуть следы войны. Но еще больше ее подчеркивает — воронки от боев, скелеты сгоревших автомобилей, поврежденные линии электропередач, разрушенные мосты и небольшие переправы.

Когда заезжаем в первое село, кажется, что здесь уже никого нет. Уцелевших домов — тоже. Почти в каждом дворе черно-серые руины. Военные подтверждают, большинство жителей уехали либо еще во время оккупации, либо уже после.

Наконец останавливаемся около двух мужчин, чтобы спросить, нужно ли им что-то. И тут происходит магия. Прямо на глазах запускается в работу народное сарафанное радио. Уже через минуту в селе, где, казалось, ни одной живой души, лишь дома-призраки, — собирается толпа. Некоторые подготовлены — сразу с тачкой. Говорят, бывает, что гуманитарную помощь раздают в коробках, которые трудно нести в руках. А если брать несколько на семью, то и подавно.

«Вот зачем они к нам пришли? Мы хорошо жили. У нас тут курортные базы. Прекрасный пейзаж. Не Египет, конечно, но люди приезжали, отдыхали, многим нравилось. Зачем было здесь стрелять, равнять все с землей?» — вопрос с горечью от деда Саши, как он сам попросил себя называть, 65-летнего жителя села Яцковка Донецкой области повисает в воздухе.

«Вот зачем они к нам пришли? Мы хорошо жили. У нас тут курортные базы. Прекрасный пейзаж. Зачем было здесь стрелять?»

Еще месяц назад названия населенных пунктов этого региона встречались только в сводках Генштаба и на картах боевых действий, фиксирующих изменения линии фронта. По деду Саше и его малой родине эта линия прошлась дважды: «Мы были как в мышеловке. Очень опасной. Я даже не смог к маме съездить. Ей 94 года, жила в Краматорске. До последнего высматривала меня из окна. Но так и не дождалась. Так зачем они к нам пришли?»

Дайджест главных новостей Бесплатная email-рассылка только лучших материалов от редакторов НВ

«Вот посмотрите, как раз здесь по нам танк проехался», — подключается к разговору Галина Михайловна. Кстати, она — директорка одного из туристических курортов Лиманского района. Хорошо разбирается в местных достопримечательностях, но сейчас просто рукой показывает разбитый дом и небольшой холм — это погреб, в котором было около 10 человек, когда по нему, по ее словам (или все же вдоль него), проехал российский танк. Бывшая руководительница теперь стоит в очереди к фургону с гуманитарной помощью и голосом, не принимающим возражений, созывает к нему людей, поскольку точно знает, кому что нужно.

Самым большим спросом пользуются лекарства. Постоянно звучит: «От кашля, от давления, от желудка, а еще парацетамол от температуры и корвалол». Второй запрос — теплая одежда, носки, шапки и перчатки. Третий, как ни странно — корм для собак и кошек.

«Это наш дом»

Местные даже не надеются, что к зиме им вернут электричество, которого нет уже четвертый месяц. Рассчитывают на собственные силы. И главный ответ на вопрос, как готовятся к холодам: «Дрова». А еще — стратегические запасы.

В центре Шандриголово Лиманского района непривычная толпа. Перед нами в эту деревню заехала гуманитарная помощь от норвежской организации. Раздавали продукты, преимущественно крупы, сахар, соль и растительное масло. А также бытовую химию, в частности, и памперсы для взрослых. Если первые наборы отдавали каждому в руки, то относительно последних корректно переспрашивали, есть ли такая необходимость. 86-летняя Лида сначала отказалась, потом передумала и взяла две упаковки. Соседи удивились: «Зачем? Вам же не нужны пока памперсы». «Сейчас — нет, — рассудительно ответила бабушка. — А кто знает, что будет через месяц».

Это один из страхов местных — помощь закончится, а денег что-то покупать самостоятельно нет, работы нет, пенсии начали выплачивать частично и не всем, потому что медленно составляются обновленные списки. Отсюда вся надежда на стратегические запасы.

64-летняя Валентина Ивановна тоже в ожидании зимы, рихтует дрова. Но в ее случае речь идет о том, чтобы перетащить их из своего двора «на квартиру», так она называет место, где живет. Соседи выехали из деревни и предложили бесплатно пожить до весны в их доме (на больший промежуток времени здесь никто ничего не планирует, все сводится к — живем до марта, дальше будет видно).

Ее собственный дом разбомбили. Сначала одна мина прилетела, он еще стоял, но потом вторая — и сложился наземь почти полностью. «Россияне приходили, смотрели на него, делали описание, замеры, цокали языками и обещали отстроить. Ага, конечно». Валентина Ивановна радуется, что брат успел собаку вытащить. «Рыжий» на этих словах подает голос, мол, теперь бы еще поесть. Женщина шутит, что волонтеры, уезжая, подарили ей сумку. «Ну пусть так, — говорит, — дома нет, по крайней мере, вещи будет куда складывать». Хотя вещей не так уж много. Все, что на ней — подарили соседи. Да и шутки быстро сменяются слезами. Без родных стен очень тяжело, в конце концов вздыхает она. Но уезжать никуда не собирается. «Все равно здесь мой дом, это наша земля».

Лиман. Красный и черный

В разговоре с Киро делюсь наблюдением, что дончане неохотно идут на контакт, сначала дела, потом разговоры. Иван же рассказывает: в первые дни, когда его спецподразделение зашло сюда, что помочь наладить мирную жизнь на освобожденных территориях после контрнаступления ВСУ, он наблюдал неожиданную картину: люди отводили взгляд, а если приходилось идти по одной и той же дороге — переходили на другую сторону. Выяснилось, что россияне запрещали жителям поднимать глаза, смотреть на них, ходить по одной стороне улицы и избивали за это.

ЧИТАТЬ ТАКЖЕ:  Ночной террор. Войска РФ попали в оперативный аэродром вблизи Кропивницкого и поразили объект инфраструктуры в Сумской области — Игнат

Справа выныривает большой серо-бетонный постамент «Красный Лиман». 70% освобожденного почти два месяца назад города, по данным ОГА, непригодны для жилья. Если не повреждены крыши или фасады домов, то полностью выбиты окна или разрушены внутренние перекрытия. Из более 20 тыс. населения остались всего несколько тысяч.

Мы движемся к северным районам. Туда, по словам военных, реже добираются с помощью, чем в центр. Все повторяется, словно в киноленте зажевало пленку — на широких улицах никого нет, тишину нарушают разве что отдаленные звуки взрывов и пронизывающий ноябрьский ветер. Но как только заворачиваем во дворы — жизнь кипит, причем во всех смыслах. Практически полный день местные проводят во дворе, поскольку здесь прямо у подъездов обустроены костры, где можно и погреться, и сварить обед.

«Пойдемте ко мне на котлеты! Будете котлеты? Свеженькие, только что приготовленные», — сразу доброжелательно приглашает незнакомых гостей местная, как она представилась, звезда ютуба — баба Рая. На ней фартук свекольного цвета и она деловито бегает между костром, где кипит чайник, и большой кастрюлей с теми же котлетами. Рядом небольшой столик, на нем книга «Домашний семейный лечебник». Все это на фоне черной воронки. Россияне ехали на танке по соседней улице и решили выстрелить в многоэтажку. Обрушилось все со второго этажа до подвала.

«Мы как раз там прятались, еще полметра левее и уже никого бы сейчас не было», — рассказывает баба Рая и ведет на экскурсию, показать подвал, откуда около четырех месяцев никто почти не выходил, прячась от обстрелов. Здесь, по ее словам, живут девять семей (хотя, конечно, помещение для этого совсем не приспособлено), в доме напротив — 19, одна семья переехала в 2014 году из Горловки. И второй раз покидать дом уже не хочет. Баба Рая тоже на вопрос, где планирует жить этой зимой, широко улыбается и не задумываясь, уверяет, что здесь и будет. «Мы уже столько всего пережили, куда нам теперь ехать».

36-летний Максим в мирной жизни чинит крыши. Говорит, что сейчас каждый второй подходит к нему с просьбой перед морозами что-нибудь сделать. Но он лишь разводит руками — без материалов ничего не сделаешь. Сам молодой человек тоже оказался на улице, поскольку жил на пятом этаже, куда попала ракета. Сейчас с другом обустроил одну из частей подвала в соседнем доме — здесь у них три кровати и буржуйка. Чтобы добраться до этой комнаты, нужно пройти по целому лабиринту подвала под трубами, через узкие отверстия и сквозь едкий запах, который преследует потом даже на улице. Я снова думаю о времени, на дворе — 21 век.

Мы идем дальше и видим еще одну оживленную картину. Возле одного из подъездов лоток с фруктами, овощами, сладкой газировкой, чаем и даже рыбой с мясом. Продавщица Александра с двумя детьми именно из этого подъезда. Говорит, что ее магазин едва ли не единственный работающий в городе, но соседям трудно и далеко добираться в центр, где он находится, поэтому Александра привозит часть продуктов прямо к дому. Хотя несколько месяцев назад сама переехала к родственникам — в частный сектор, там есть и вода из колодца, и дрова — для обогрева. А здесь, где ее квартира, между третьим и четвертым этажами повреждено перекрытие — дом в аварийном состоянии.

Окорок за 65 гривен, хек — за 150 грн, килька — за 90. Выбор широкий. Продукты из Краматорска. Но покупают преимущественно чай или один фрукт. Рядом снова слышны взрывы, в который раз за те пару часов, которые мы провели в Лимане. Но почти никто не обращает внимания, сейчас все гораздо тише, чем было при оккупации. Даже измученные и грязные кошки спокойно и гордо следят за лотком, там такая желанная для них рыба. Александра улыбается: «Посмотрите какие красавцы. У нас всякие есть — и британцы, даже — мейн-кун. Люди оставляли, когда уезжали, так мы за ними теперь ухаживаем». Снова вспоминаю, что один из важных пунктов помощи здесь — корм для животных.

Говорить нельзя молчать

Когда спрашиваешь у местных, откуда они узнают новости, то ответ обычно один: «Что-то люди рассказывают, что-то родственники по телефону. Слухи и все». Но ведь вы знаете, например, что мы освободили Херсон — уточняю я. «Да знаем», — машут на меня рукой. И это звучит так, словно дело не в новости, а в том, что они действительно знают, каково это быть освобожденными и чего ждать дальше, какая она жизнь после деоккупации.

Мы уже собираемся уезжать, когда начинаю разговаривать с 52-летней Натальей, работницей железнодорожной станции. Как только россияне вошли в город, она с дочерью и внучкой уехала в Хмельник. Там им предоставили жилье. Но 16 июня женщине пришлось вернуться. «Сына убили. Сергей. 30 лет. У него ни оружия не было, ничего. Прямо на дороге застрелили. Я едва узнала его». Наталья вслух говорит о том, чего за все время пребывания здесь, казалось, все пытались избегать. Хотя у центрального кладбища, по данным Нацполиции, было эксгумировано около полутора сотен тел. «За что? — спрашивает она у меня. — За что его убили?».

За что и зачем — главные вопросы здесь, скрывающиеся даже за молчанием. Люди любили свою жизнь и вряд ли что-то радикально планировали менять. Сейчас их основная цель — дожить до весны, а дальше будет видно. И, возможно, не говорить о своей боли и не вспоминать, что было — один из способов держаться, несмотря ни на что.

Кстати, даже само чувство времени здесь свелось к сезонам, изредка — отдельным датам. Электричество было в конце лета. Россияне зашли весной (потому что 9 мая они уже точно здесь с размахом «праздновали»). Наши пришли осенью. Минуты, часы и дни слились в одно целое под названием «выживание».

Ночью, когда мы возвращались из Лимана — погода снова сменила очередной сезон. Пошел первый снег. На темной дороге в таких условиях единственным ориентиром стал военный автомобиль и его габариты. Подумалось, что это лучше всего описывает и ситуацию в Донецкой области, и в целом в Украине — когда повсюду тьма и неопределенность, но впереди огни ВСУ. А там дальше — весна.

https://www.youtube.com/embed/SFzzleabRjQ

Теги:   Донецкая область Зима Оккупированные территории Контрнаступление Лиман

Читать далее